Неясные тенденции нелинейного процесса

Архитектурное бюро «Остоженка» — творческий коллектив в Москве очень даже известный. И не только в Москве. Работы «Остоженки» получают различные, зачастую «полярные» оценки от собратьев по цеху — но, пожалуй, каждое оригинальное явление искусства вынуждено первое время существовать между полярными мнениями «за» и «против». В пустую смоковницу камни не бросают, гласит восточная пословица. Наш собеседник — руководитель архитектурного бюро «Остоженка» Александр Андреевич Скокан.

–Александр Андреевич, в каком направлении сегодня развивается архитектурная стилистика в городах и что движет этим развитием?

— Что касается стиля, основное направление развития задает технология строительства. Во всем мире она развивается в целом по универсальному сценарию — это железобетонный каркас, а конкретная стилистика будет определена уже оформлением фасада — будет ли это хай-тек из стекла и нержавейки или что-то более консервативное из кирпича и пластиковых наличников. Во всех странах каркас делается где-то более совершенно, где-то — менее, но выглядит он примерно одинаково. Часто мы даже не сможем определить по каркасу, офисное или жилое здание возводится. Структура здания универсальна, а фасад, стиль — как бы одежда. Эта одежда зависит от пристрастий заказчика и архитектора. Так и журналист может прийти на беседу в черном костюме, или в джинсах, или даже в халате — это будет один и тот же журналист.

Историческая среда

— Журналиста в халате вряд ли примут за журналиста…

— В Японии вполне даже примут. Поэтому стилистические решения в основном опираются на технологии, — подобно тому как для некоторых ситуаций одни виды одежды будут более уместны, а другие — менее. Для определенных ситуаций, в частности при застройке в сложившейся исторической среде, будут уместны и архаичные приемы.

— А что предпочтительнее для застройки в исторической среде — архаичные приемы, как правило, уместны, а контрастные или сравнительно нейтральные?

— Получая возможность работать в исторической архитектурной среде, в проекте необходимо соблюсти пропорции, характерные для окружающей застройки. В центральной части Петербурга — города достаточно однородного — будут уместны такие архитектурные решения, которые более-менее схожи с соседними зданиями. Не исключен, впрочем, и разумный контраст — некоторые улицы достаточно монотонны, и если какая-то новая постройка выбьется хотя бы по цвету или форме, будет неплохо. Универсальных средств нет. И даже если я считаю себя приверженцем современной архитектуры, то в ряде случаев готов согласиться, что она будет неуместна в современной застройке. Например, если сравнить проекты реконструкции Главного штаба в Петербурге, представленные Явейном и Куулхасом, мне понятнее и ближе проект Куулхаса. Но я понимаю, что Явейн действует в рамках правил, сложившихся в Петербурге, — закладывая оси, он формирует качественно новую среду в здании. И, если проект будет реализован именно так, как предложено сегодня архитектором, я не исключаю, что внутри корпуса Главного штаба появится нечто даже более ценное, чем сам этот корпус. Качество предложенных для перестройки архитектурных решений может быть настолько сильным, что это даже обесценит имеющееся здание.

— А именно здание Росси?

— Если мы говорим об интерьерах и внутренних функциональных пространствах, то это спорный вопрос, перестраиваем ли мы именно Росси. Не решено, нужно ли «буквально» сохранять каждый элемент здания — сменилась эпоха, появились новые требования к функции. Возрастает интенсивность людского потока, а для этого нужны коммуникации, гардеробы, «буфеты-туалеты». Структура старинного здания априори этих функций не приемлет, и какие-то жертвы надо приносить. Другой вопрос, какие именно. Куулхас предлагает анонимные интерьерные пространства, голую функцию, переходит на другой язык — он не вступает в конкуренцию со старой архитектурой, а существует с ней параллельно. Как бы на одной дороге встречаются современный дорогой автомобиль и автомобиль старинный — и тот, и другой не отменяют друг друга, это два совершенных объекта из двух разных культур. Такое решение иногда более оправданно, чем попытки стилизации и подделки, которые окажутся более дисгармоничны. В общем, универсальных решений нет, и могу лишь сказать, что наилучшая форма поиска — это проведение архитектурных конкурсов, с хорошим «разбросом» предложений, когда есть из чего выбирать.

По социальному заказу

— А в каких формах будет развиваться строительство по социальному заказу?

— Вообще в сегодняшней ситуации конструктивно обсуждать этот вопрос трудно. Если мы говорим о «недвижимости» и замороженных деньгах, одно дело. Если о пространстве, где можно жить и растить детей, — другое. Основная проблема строительства жилья сегодня в том, что оно строится не для проживания, а для спасения денег. Это некая форма «у. е.», условной единицы. То же строительство крупнопанельного жилья сохранено скорее не из желания решить жилищную проблему, а ради стремления продлить жизнь крупных комбинатов. В результате и элитное, и бизнес-класса, и социальное жилье сегодня — не то жилье, куда вселяются, чтобы «жить счастливо», а недвижимость как форма сбережений. Отсюда и возникает порочная практика продажи пустых стен, где на полах даже не сделана стяжка. Отсюда и самодеятельность, когда в течение пяти лет дом превращается в непрерывную стройку — от лифта через полгода ничего не остается, и несчастные таджики таскают на двадцатый этаж мешки с цементом, а вниз — с мусором. Это явление — за гранью добра и зла и к цивилизации отношения не имеет. Было бы интересно посмотреть на статистику, какова реальная востребованность построенного сегодня жилья? Может быть, это просто нефтяники из Сургута, не зная, на что еще потратиться, прикупили себе по нескольку квартир, и продадут их, когда нефть закончится? Даже с нами заказчики стремятся расплачиваться квартирами — и я воспринимаю эти квартиры не как жилье, а как некий капитал. В такой ситуации оказывается выморочен сам смысл жилья, это уже не место пребывания, не среда обитания. Получив в уплату работ две или три квартиры, я не интересуюсь, есть ли около дома детская площадка, есть ли там зелень. Меня волнуют всего лишь деньги. Это ситуация подмены понятий.

Что касается «социального заказа», то мы выросли в известно какой стране, и когда говорим «социальный заказ», то подразумеваем жилье для широких масс, то есть не дорогое и не элитное, а дешевое априори. Вопрос — как получить максимум возможного за минимальные средства. Стилистика такого жилища будет определяться рациональным поиском и возможностями технологий — мне кажется, что по определению социальное жилье не может и не должно быть навороченным и вычурным. Значит, в нем будут продолжаться традиции 20–30-х гг., «Баухаус». На мой взгляд, тенденция «украшательства» панельного жилья, которая обозначилась в Москве и Петербурге, противоречит идее и эстетике индустриального строительства. Сегодня архитектурный процесс в индустриальном строительстве развивается в основном под давлением производственников — как раньше крупнопанельная архитектура была «искусством возможного», так и сегодня уважающие себя архитекторы предпочитают работать с более гибкими технологиями. Тем не менее крупнопанельное домостроение может получить новый импульс развития — его дала бы не вымышленная, а реальная государственная программа по строительству массового жилья, с пересмотром идеологии крупнопанельного домостроения, сложившейся в середине XX в. Необходимо, не гоняясь за приделыванием различных завитушек на фасады, привлечь опыт западного индустриального строительства — например, устройства энергосберегающих фасадов, которые монтируются в считанные сутки и, хотя стоят до $ 800 за кв. м, окупаются уже через десять лет, потому что снижают затраты на инженерные системы и экономят энергию. Правда, работа в таких технологиях требует не «строительных», а «машиностроительных» навыков — то есть изменения культуры строительства…

Что касается дорогого элитного строительства, ситуация в нем определяется скорее рынком, и тон этого рынка задают риелторы. Они-то и слагают свои риелторские сказки, вдувают их в уши заказчикам и ориентируют их в рынке с помощью легенд о «Бриллиантовом замке», «Зеленеющей роще» и прочих нелепых названий, которые особенно широко распространены в Москве. Тем не менее обозначилась и третья сила — за 15 лет возник класс цивилизованного покупателя, который побывал за границей, много видел и знает, что такое «современно» и «приемлемо».

— Александр Андреевич, насколько риелтор склонен прислушиваться к мнениям, пожеланиям, требованиям архитекторов? Когда именно творческая элита начнет формировать процесс развития архитектуры?

— Проблема в том, что пока еще всех заказчиков, даже при самых благих намерениях, «душит жаба» — особенно к концу стройки, когда квартиры проданы, основные средства освоены, и неизвестно, на что достраивать дом. Страдает качество — и во всей Москве я назвал бы лишь несколько домов, где качество на приемлемом уровне. В том числе это касается и так называемого элитного жилья, с ценой продажи до $ 10 тыс.

Давно известна статистика, что с участием архитекторов строится не более 40 % зданий и сооружений. Уберем чисто функциональные сооружения — транспортные, промышленные —и в оставшейся части все равно будет не более половины зданий, построенных с участием архитектора. Поэтому важнее говорить о процессе формирования строительной культуры у нации в целом. Тогда окрестности Москвы и Петербурга не будут и впредь застраиваться уродливыми коттеджными строениями — Рублевку, где строится элита, а массовое строительство. Меня всегда удивляло, как за границей какой-нибудь поваренок пишет меню для своего кафе — оно будет написано хотя и не художественным, но четким каллиграфическим почерком. У нас же такой документ чаще всего произведет впечатление дисграфии. А в целом — дискультуры. Поэтому, если мы и не имеем генетически врожденной строительной культуры, ее нужно вырабатывать постепенно.

Путем акцентов

— Вырабатывать, опираясь на нацио-нальные корни или на западную культуру?

— Эти источники друг другу не противоречат. В Москве рядом с работами российских зодчих все чаще возникают проекты зарубежных архитекторов. Более того, постепенно к архитектурному процессу начинают привлекаться и мастера из когорты «звезд», «брендов» — избранного круга 20–30 ведущих мировых архитекторов. Они, безусловно, формируют не массовую застройку, а, напротив, строят лишь акцентные, нерядовые здания. Однако именно такие акценты в Европе позволяют развивать не только архитектуру, но даже экономику. Самый известный пример —здание музея в городе Бильбао, на севере Испании. Когда это здание возникло, город оказался включен в туристские маршруты — сейчас грех побывать на севере Испании и не заехать в Бильбао. Это интересно, «круто», красиво — поэтому каждый город стремится завести по такому же чуду света, причем характер чуда не имеет значения. И почти каждый город стремится обзавестись таким же архитектурным событием. Как правило, такое здание — это общественный центр, музей, театр, оно становится новой точкой в ландшафте. Чтобы создать такое событие, требуется «раскрученный бренд», а не какой бы то ни был замечательный отечественный мастер, тем более что «в своем отечестве пророка нет». Именно так происходит сейчас с Мариинским театром в Петербурге — проекты моих российских коллег, может быть, были намного ближе к духу Петербурга. Но именно поэтому они не стали бы событием в архитектурном процессе. А проект Перро — станет. Он привлечет внимание, а следовательно, и средства к этому району, коммерческая активность разойдется от нового здания Маринки кругами. Прилегающие дома будут снесены или реконструированы. Архитектура в этом смысле — инструмент политики и коммерции, и создание события с правильным выбором точки в городе —это способ привлечения средств.