Кузница институтов, но не фабрика звезд

Как правило, базовую проектную организацию региона называют «кузницей кадров», потому что через ее стены проходят архитекторы и инженеры, которые потом составляют костяк других проектных организаций. Что касается столичного «Моспроекта», это кузница не просто кадров, но — вольно или невольно — проектных институтов, мастерских, творческих коллективов. Повелось так с советских времен: «Моспроект» стал стартовой площадкой для целого ряда специализированных проектных организаций, и множество частных проектных фирм, возникших в «перестройку», также имеют прямое или косвенное отношение к «Моспроекту». О сегодняшних днях института, проблемах рынка проектных работ, о перспективах жилищного строительства в стране мы беседуем с руководителем организации Владимиром Вячеславовичем Стейскалом.

— Владимир Вячеславович, одной из проблем развития жилищного строительства является следующая: жилье должно стать «доступным», но никакие нефтяные сверхдоходы бюджета и попытки раскручивания ипотеки не сделали спрос на кредиты массовым. Следовательно, жилье должно дешеветь. Куда целесообразнее направить организационные усилия в возрождение крупнопанельного домостроения или же в сравнительно дешевую малоэтажную застройку, с растягиванием заселения в предместья городов?

— Начнем с того, что индустриальное домостроение появилось в начале 1960-х гг. Сегодня есть тенденция ругать сделанные тогда ошибки, называть построенные дома «хрущебами» и записывать их в «сносимый фонд». Однако нельзя забывать, что с появлением индустриального домостроения была решена колоссальная социальная проблема: люди начали переселяться из бараков, подвалов и обвального фонда не в комнаты коммуналок, а в отдельные квартиры. Конечно, были и ошибки, но главное, что страна смогла обеспечить себя быстрым и недорогим жильем.

Что касается индивидуального, малоэтажного жилья, оно сопоставимо по качеству с индустриальным лишь при условии крупных вложений. Качественное освоение территории — это коммуникации, дороги, благоустройство. Нельзя забывать о стоимости главного ресурса — территории. На площади, которую займет одна семья, проживающая в индивидуальном доме, можно разместить 50 семей при условии освоения территории многоэтажной застройкой. Поэтому вряд ли территория и ближайшие окрестности города будут зоной малоэтажных зданий, по крайней мере при массовом строительстве. Есть, конечно, примеры отстроенных в Европе в 1960-е гг. городов-спутников, но думаю, что для Москвы, Петербурга и других городов страны актуальнее другой путь — повышение этажности новой застройки, а также реконструкция кварталов, построенных в 1960-е гг. Считается иногда, что комфортная среда обитания возможна лишь в малоэтажной застройке, но это не так: все зависит от способностей архитектора. Требуется создание домов и кварталов, качественных и по архитектуре, и по удобству жизни, что может быть обеспечено через создание комфортной среды обитания.

— Владимир Вячеславович, но те, кто не согласен с этой позицией, утверждают, что высотная застройка некомфортна, агрессивна, бесчеловечна по определению… Как снять агрессивность этой застройки?

— Не понимаю, что такое «агрессивность»: чем агрессивны Московский университет, гостиница «Украина», жилой дом на площади Восстания? Все зависит от таланта архитектора, который проектирует объект, от того, как он смог включить проект в окружающую среду…

— Да, но понятие «талантливо» не формализуется. Каким образом найти критерии для отсева неталантливых проектов, тем более что красота — вопрос личного вкуса?

— Вообще формализуются очень немногие понятия, например «дважды два четыре». Такая экспертиза, когда делаются попытки проверить качество архитектурных решений, существует только в России. Безусловно, надо проверять проект на соответствие нормам пожарной безопасности, санитарным требованиям, конструктивной устойчивости. Однако экспертиза архитектурного решения всегда оборачивается попытками сочинять за автора, а это никогда не приводит к качественному решению. Как архитектор думаю, что экспертировать и определять стиль объекта не стоит — это допустимо лишь в незначительной степени. Если кто-то из авторов предложит совсем странное решение, то, притормозив проект, можно посоветовать найти другое решение. Но вмешиваться в проект по мелочам, как порой бывает сегодня, не нужно. На «советах» каждый старается посоветовать и рассказать, что именно он понимает под красотой и архитектурой. Если эти советы находят воплощение, то получается каша и мешанина, безликий серый образ. Коллективное творчество — это коллективная безответственность, потому что коллективной ответственности не бывает. Опыт работы архитектурных советов показывает, что действительно индивидуальных, творческих проектов мало — возникает некий общий стиль, хотя иногда советы охраняют город от несуразных объектов.

— А нужен ли он в Москве, этот общий стиль? По крайней мере, в пределах Садового кольца — центра внимания строительной элиты? Неоднократные пожары, в том числе 1812 г., затем неоднократные генпланы перестроек, в том числе сталинский… Может быть, «разностилистика» и есть истинно верный подход к строительству российской, скорее даже сугубо русской столицы?

— Самое интересное, что любой архитектор может, в принципе, вписаться в любой стиль, если только захочет... Зачастую этого не хотят сделать, и даже опыт работы ведущих зарубежных архитекторов, которые пытаются проектировать в Москве последние два десятка лет, не показал интересных открытий. Мастерство в том, чтобы почувствовать участок и среду, в которую ставится здание. Важно уметь обратиться к градостроительному началу, что было характерно для российского градостроительного подхода, а не стремиться к «штучному» проекту, не связанному с архитектурной средой, как зачастую делается на Западе. В то же время нужно понимать, что повторять Растрелли или Казакова смешно, да и требования эпохи сменились. Историческая часть города была застроена особняками и дворцами, но аристократия той эпохи могла себе позволить содержать такое здание. Сегодня даже элита общества большей частью не готова жить в особняках. Поэтому стиль должен быть прежде всего современным. Это не значит, что архитекторы должны свести усилия лишь к функции и конструкции, голым стенам. Но нельзя забывать о том, что на дворе XXI в.

— То есть качество проекта должно оставаться на личной совести архитектора. Допустим, что к такой ответственности можно допустить избранных, признанных. Но как быть с проблемой «медийности» нашей эпохи: ведь эстрадных звезд изготавливают уже на нескольких «фабриках» подряд. Не возникнет ли желание у застройщика «подраскрутить» двух-трех сговорчивых студентов, проплатив сговорчивым же медиасредствам, с тем чтобы рекламировать свои проекты послушными «авторитетами»?

— Такая опасность, безусловно, есть, причем ничего более омерзительного, чем изготовление «звезд» для эстрады, пока не встречалось. Кстати, в результате такой деятельности качество эстрады упало до невозможно низкого уровня. Аналогичные тенденции есть и в архитектуре — сейчас идет смена поколений архитекторов, и молодое поколение иногда проявляет склонность к «групповщине». Речь идет не о творческих группах, но о борьбе корпоративных возможностей: друзья и приятели-однокурсники строительного вуза проталкивают друг друга. Взаимовыручка дело хорошее, но в искусстве это к хорошему не приводит. Пример — некоторые студии, которые сегодня лихо раскручиваются. Однако на суд публики под видом высокого искусства они представляют не всегда высококачественные проекты, которые возводятся в знаковых районах Москвы... Эти творения, хотя и безупречны с точки зрения конструктивизма, по эстетике далеки от талантливых достижений московских архитекторов. Но самое ужасное, что проповедуется это творчество как новый стиль… Поэтому, в принципе, опасность раскручивания ложных авторитетов в архитектуре есть.

— А как на творчестве архитекторов отражается информатизация? Переток информации, каталожная архитектура, продвижение типовых конструктивных или отделочных решений их поставщиками…

— Может быть, прозвучит крамольно, но хороший архитектор не станет заниматься срисовыванием. Он попытается создать что-то свое. Рядовой же архитектор, которому нужно заработать на жизнь, воспользуется этой литературой — жить ему становится все сложнее… Может быть, не всегда речь пойдет о полной перерисовке, но многие элементы действительно заимствуются.

— Владимир Вячеславович, но при ставке на крупнопанельное домостроение труд архитектора сводится к «привязке»? А как же завоеванные творческим сообществом позиции?

— Во-первых, при любой привязке, проявив творческое начало, очень даже можно поиграть и проявить талант. Но главное — не самореализация, а создание нормальной комфортной среды для человека. Должны возникнуть двор, квартал, район — их надо обеспечить транспортом, торговыми площадями, досугом… Даже на этих инфраструктурных объектах можно найти простор для проявления творчества. Да и в панельном домостроении, где царит логика производства, есть неограниченные возможности для фасадных решений, и сочинить можно почти все что угодно.

— Да, но инвестор начнет разумно ограничивать это творчество, в хрущевских традициях устроит борьбу с излишествами…

— Да, так было и раньше. Бывает, что сегодня хочешь сделать одно, инвестор заставляет делать другое, но и в этом «другом» тоже находишь архитектуру, которая нравится людям.

— Если развить ситуацию до крайнего предела, то остается место и сугубо типовым проектам?

— Конечно, куда же от них денешься?

— Но в части, касающейся творчества, в сторону какой стилистики движется сообщество? Все наши собеседники отвечают на этот вопрос по-разному…

— И зря вообще отвечают, потому что творческий процесс каждый переживает по-своему, особенно если речь идет о талантливых архитекторах. «Тенденции» же обнаруживаются среди неталантливых — они видят решение, срисовывают его и начинают тиражировать.

— Хорошо, а поиск национальных корней?

— Если на градостроительном уровне, то это московская радиально-кольцевая система. На уровне отдельных зданий — может быть, русский ампир, может быть, традиции русского конструктивизма. Но складывается впечатление, что все в архитектуре уже сделано, и нового изобрести невозможно. Лишь самые талантливые изобретают… Оригинальных решений мало, и даже после действительно свежей находки возникнет достаточное количество критиков, которые найдут источник и оценят, правомерно ли его использовать в Москве. Правда, с формированием «имени» пробивать оригинальные идеи оказывается легче. Например, Фостер и его бизнес-центр в форме огурца: с точки зрения экономики проект не выдерживает критики, а его эстетика тоже дело вкуса. Предложи такую идею юные архитекторы Петров и Сидоров, их бы засмеяли. А Норманну Фостеру можно — он в мировой табели о рангах в первой пятерке…

— А своенравные московские строители имеют тенденцию расти за архитекторами или «подпиливать» архитекторов под свой уровень?

— Скорее второе — архитектор и производственник находятся в постоянном конфликте. В основном все современные решения в Москве воплощены с помощью иностранных строительных организаций, где конфликта между архитектором и строителем нет — слово архитектора закон, строитель обязан воплотить предложенное решение, и технические трудности его личное дело…

— Не так давно Вы критиковали складывающуюся в нашей стране тенденцию, когда строители берут от архитектора в лучшем случае «картинку», а «рабочку» по ней выполняют сами… Может быть, это правильно?

— Подход, может быть, и правильный, но он оправдан при определенной строительной культуре, достигнутой в стране. Тот же Фостер «рабочку» отдает, но лично проверяет каждый узел. Другие архитекторы делают подробные проекты, и мало кто выдает лишь рисунок… Проблема в том, что сегодня в России речь идет о переходе к двухстадийному проектированию вместо трехстадийного. Раньше разрабатывалосьТЭО проекта, затем — технический проект, и после — рабочая документация. А сегодня после разработки эскизного проекта есть тенденция передавать его для разработки рабочей документации строителям. В принципе, такой порядок существует в развитых странах, но строительные организации должны обладать высокой культурой, чтобы выполнить документацию не как приходит в голову, а согласно предложенным решениям. А так как такой культуры пока в России нет, это приведет к ухудшению качества проектов. Надежда — на авторский надзор на этапе разработки рабочей документации. Если он будет играть какую-то роль, то архитектура сохранится. Если нет, то не знаю, чего ожидать.

— Если судить о новом поколении архитекторов, что — на примерах молодых моспроектовцев — можно пожелать новому образовательному стандарту? Чему учат излишне подробно, чему недоучивают?

— Я сам закончил институт 53 года назад и поэтому не смогу полностью прокомментировать современные подходы к образованию. Пожалуй, главное в том, что мы учили много дисциплин, которые потребовались лишь в малой степени или не потребовались вовсе. В МАРХИ нам дали образование и строительное, и искусствоведческое, и архитектурное. Сопромат мы изучали так, что могли работать конструкторами сложных проектов. Это хорошо, но было и много побочных дисциплин — они отнимали много времени, и хотя и давали что-то для общего развития, в профессиональной деятельности оказались не нужны и благополучно забылись в первые же годы. Придя на работу, пришлось доучиваться. Так же доучиваются у нас сегодняшние выпускники, и это вполне естественно и неплохо. Пожалуй, положительное качество сегодняшнего обучения — это развитие творческого подхода в студентах, здоровая раскованность, не связанная с ограничивающими условиями — технологиями строительства, возможностями инвесторов, вкусами архитектурных советов. Но в то же время нужно готовить и к реальной практике проектных работ, взаимоотношениям с заказчиком, строителями. Многие выпускники, придя к нам, проходят суровую школу реальности, и некоторых это разочаровывает. Кто-то уходит из профессии, кто-то бежит в маленькие проектные группки, либо за большими быстрыми деньгами, либо по приятельскому принципу. Бегут не потому, что хотят строить — ведь почти все проекты «Моспроекта» воплощаются. Если же хочется просто рисовать картинки, то это можно делать и в «мастерской» из 5–6 человек. Слава богу, что наши «новые русские» начали использовать профессионалов для проектирования своих загородных особняков, так что некоторые молодые архитекторы находят работу. Но многие и остаются, некоторые уходят в дизайн: у нас — от пятидесяти до ста человек ежегодно. Наша же основная кадровая задача — не удерживать лишнее и сохранить нужных нам специалистов. Если вспомнить нашу историю, то наш институт насчитывал до 3600 сотрудников. В 1960 г. из нашего состава был выделен «Моспроект-2». Затем, при разделении работ по Москве и Московской области, — «Мос-проект-3». «Моспромпроект» был выделен из нашего состава, когда городу потребовалось усилить работу по проектированию зданий инфраструктуры… С приходом перестройки это помогло обеспечить надлежащую конкуренцию, чего мы, впрочем, никогда не боялись. Однако беспокоит большое количество «однодневок» — когда на рынок проектных работ начали массово входить небольшие коллективы архитекторов, желающих работать самостоятельно. Во-первых, речь идет о сманивании наших специалистов. Во-вторых, это падение качества проектных работ: малая организация вынуждена продвигать себя как способную «спроектировать все, что изволите», причем по более низкой цене, чем в крупных проектных организациях. Если же проект не удается, то обращаются и к нам, но справедливый уровень цен на проектные работы оказывается сбит…

— Чем помимо возможности работать в реально воплощаемых проектах удерживаете специалистов от бегства в «мастерские»?

— Весьма неплохой, даже по меркам московского строительного комплекса, заработной платой, которую мы ни разу не задерживали. Хотя и тратим большие деньги на содержание зданий и закупку ЭВМ, наш объем работ позволяет коллективу прилично зарабатывать. Система построена так, что каждый получает столько, сколько заработал на объекте. Некоторые получают больше, другие меньше —но это зависит от личной выработки. Уравниловки нет. Хотя некоторые подразделения временно дотируем — в основном это связано с разрывом между выполнением работ и перечислением денег. Иногда думаем о разделении расчетных счетов и предоставлении большей самостоятельности нашим мастерским, хотя опыт показывает, что на этом пути не все гладко.

— Как, на Ваш взгляд, меняется соотношение технологий строительства?

— Постепенно возрастает доля монолитного домостроения — в этой технологии выполняются и типовые, и индивидуальные проекты. Однако и крупнопанельное домостроение сегодня существенно отличается от привычного, шестидесятых годов, — проекты выполняются с индивидуальной планировкой, и большая часть зданий выполняется по индивидуальным проектам. Основные позиции в городе пока сохраняет сборный железобетон. Но положение может измениться с выправлением перекосов сегодняшнего ценообразования. Во всем мире монолитный железобетон существенно дешевле, чем иные технологии строительства, но почему-то у нас — дороже. Недешево стоит и сборное железобетонное домостроение, хотя при налаженном за полвека производстве стоить оно должно значительно дешевле. На мой взгляд, цены могут и должны снижаться…

— Снижаться снятием административных барьеров и обременений — либерализацией строительного рынка? Или путем построения элементов государственного капитализма? Ни тот, ни другой путь не идеальны…

— Да, есть два способа. Первый — тот, о котором вы говорите: создание настоящей, реальной конкуренции на рынке жилья заставит снизить цену. И другой — не обязательно создание госкомпании, но установление для подрядчиков крайней цены: хоть лопни, но построй за $500 квадратный метр. Этот способ далеко не лучший, потому что проекты приходится «обдирать» от всего лишнего. Мы, в частности, не учитываем затраты на коммунальную инфраструктуру, сокращаем отделку. При этом нас все время настигают растущие цены на арматуру, кирпич, песок. В то же время в коммерческих проектах передержки другого рода —например, одно машиноместо в цокольном гараже продается примерно за $20 тыс., хотя чтобы превратить в гараж техническое подполье, достаточно вместо потолка высотой 1,8 м сделать 2,3. Абсурд…

— Может быть, попытаться сэкономить на той же инженерии?

— Это экономия на спичках. Ну проложим мы вместо 3-метрового магистрального коллектора 2-метровый. Но вскоре нам потребуется проложить еще два таких… Или построим местные очистные, поставим рядом завод для сжигания осадка — но кто подсчитал, что это дешевле централизованной системы? Откажемся от отопления — и каждый поставит себе в квартиру по бойлеру, а затем будет платить за энергию по рыночной цене. Да, для строителей это экономия, но за счет кого? Сегодня мы можем представить себе крышную котельную и все ее преимущества, но если мы поставим ее на «социальный» дом, то будет ли обеспечено надежное эксплуатационное обслуживание? Учитывая социальный контингент, скорее всего — нет, а это рост напряженности и прямая дорога к техногенной катастрофе. Не говорю уже о бредовой ситуации с тотальной нехваткой электроэнергии в Москве, перегрузкой всех трансформаторов и распределительных устройств. При тех тарифах, что мы платим за электроэнергию, в городе не построено ни одной новой ТЭЦ… Между тем за рубежом совершенно иной подход: цена на коммуникации в себестоимость не включается, потому что в развитии коммунальной инфраструктуры заинтересованы поставщики этих услуг. Компания, которая поставляет электричество, воду, тепло, заинтересована в сбыте — она подведет свои коммуникации под ваш дом, потому что потом получит с вас денежки за эксплуатацию.

— Что можете отметить из удачных работ «Моспроекта»?

— Хвалить самих себя не наше дело. Смотрите, оценивайте.