Петропавловская крепость — музей городского мира

Некий китаец, готовя к бою петуха, консультировался с Конфуцием. Первого петуха Конфуций отверг — тот слишком горячился и лез в драку. Второй был спокойнее, но недостаточно. Третий же был признан идеальным: «Он словно вырезан из цельного куска дерева. На такого никто не посмеет напасть».

По этому критерию Петропавловская крепость может считаться образцом фортификационного искусства. За исключением небольших артиллерийских экзерциций во время революции и затем позиций ПВО в блокаду, Петропавловка оказалась неприкосновенной и неприступной. Выйти на прямой «огневой контакт» не рискнул ни один враг государства Российского. В общем, Петропавловская крепость оказалась крепостью грозной, но мирной, и стала административным центром города, а также символом могущества империи (впрочем, иногда трактуемым как оплот деспотизма). Неслучайно сегодня не военный имидж, а мирный потенциал крепости становится основой концепции развития музея истории города. Об этом рассказываетдиректор музея Борис Серафимович АРАКЧЕЕВ.

Заповедная крепость

— Борис Серафимович, сегодня многие Ваши коллеги борются за переход из-под юрисдикции местной под министерскую. Тому причиной более стабильное материальное положение, которое дает федеральный статус. С другой стороны, есть примеры музеев, успешно зарабатывающих на развитие, но имеющих местное подчинение. Нужен ли федеральный статус Петропавловской крепости?

— Действительно, между объемами финансирования музеев федерального и местного подчинения есть большая разница, и наши возможности по сравнению с тем, какие объемы финансирования выделяются на заповедники федерального уровня, резко ограничены. Мы, как и музеи Гатчины или Павловска, финансируемся из бюджета города, хотя потребности в реставрационных работах у нас значительны. Нам очень помогла подготовка к праздновнию 300-летия Петербурга. Если из городского бюджета мы ежегодно получали от 5 до 6 млн. руб., то попав в федеральную программу подготовки к празднованию юбилея, мы получили возможность освоить 200 млн. руб. за два года. Эти деньги несоизмеримы с тем, что мы получали — Программа, которую мы провели за два года силами городского финансирования, тянулась бы лет 20. Уже больше десяти лет получая финансирование из городского бюджета, мы не можем освоить помещения Иоанновского равелина, хотя по объемам это довольно незначительная задача.

Поэтому нам, безусловно, не хватает имиджа всероссийского музея. Статус многое значит. Но нашему положению в большей степени поможет не переход на федеральный уровень подчинения, а создание заповедной зоны в пределах Петропавловской крепости. Тогда мы получили бы значительно большие возможности для развития и освоения помещений. В этом плане городское подчинение музею мешает.

— Что в таком случае даст статус заповедника?

— Когда мы выделяем границами заповедника какую-то определенную зону, это накладывает главенствующую роль на принципы ведения хозяйства территории, на развитие всего учреждения культуры. Например, сегодня на территории Петропавловской крепости действует производство Монетного двора. Мы никогда не откажемся от исторического факта его существования, но надо разделить два понятия: Монетный двор как элемент истории России с музеефикацией истории монетного дела и как действующее предприятие. Мировая практика показывает, что промзона будет неизбежно развиваться по своей, независимой от музея логике. Сегодня, пока заповедник не создан, Монетный двор (и его нельзя упрекать в этом) пытается расширяться, развивая коммерческую деятельность. Но эта деятельность в пространстве крепости — понятие особое. Куда приведет развитие? Предприятие может быть акционировано, следовательно, его помещения отойдут в частную собственность. Может ли новый владелец помещений открыть на территории Петропавловской крепости казино, ночной клуб? Хотя сейчас уровень культуры руководства предприятия не дает этого сделать, но в перспективе, при возможной смене собственников, такая возможность может появиться. Промышленная зона Монетного двора развивается по своим правилам, и не может подчиняться законам развития музея.

В этом плане типичный пример — функционирование на территории крепости ресторана «Аустерия», который арендует помещение у КУГИ, при нем создан бар, ночное шоу. В рамках своего пространства ресторан имеет право осуществлять коммерческую деятельность, но она, безусловно, нарушает имидж крепости как комплексного исторического памятника. Мы не можем воспрепятствовать этой деятельности, за исключением выступлений в прессе. Еще один вопрос — о принадлежности собора, на который сегодня может претендовать Церковь. Мы всегда отстаивали принадлежность собора музею и находили понимание в Правительстве: это всегда был «Государев» собор, государственная усыпальница с соответствующими ежедневными требами. Сегодня это один из объектов, в наибольшей степени привлекающих сюда посетителей, и если он будет передан Церкви, то этим будет существенно ограничена наша «коммерческая» деятельность.

Таким образом, мы никогда не откажемся от того факта, что на территории крепости были и Монетный двор, и тюрьма, и собор. Но в них надо видеть не утилитарную функцию, а элементы городского быта и государственности. Сама крепость обозначает собой государственность, имеет градообразующее значение, и музей на сегодняшний день может объединить все ее разнородные элементы в различных формах в исторической перспективе с возможностью представления горожанам, туристам, специалистам — самому широкому кругу людей. Именно статус заповедника — мы проходили это еще в советское время — позволяет ограничить и подчинить зону культурному пространству. Заповедник не позволит осуществлять постороннюю коммерческую и хозяйственную деятельность на территории. Мы не скрываем, что, став заповедником, ограничим деятельность промышленной зоны. Пытаемся частично сделать это уже сейчас, но руководство Монетного двора категорически против музеефикации здешних помещений, хотя такая экспозиция была бы востребована.

— А каковы в таком случае перспективы развития деятельности самого музея?

— Они очень значительны, учитывая огромные фонды Музея истории города. Уже сейчас мы зарабатываем больше, чем дает нам городской бюджет. Но этих средств на развитие недостаточно, чтобы музей получил возможность зарабатывать больше, желательно увеличение внешнего финансирования. Для учреждений культуры действует известный экономический закон: чем больше вкладываешь средств, тем больше получаешь. Поэтому, вкладывая средства в развитие экспозиций и иные проекты, мы будем получать большую материальную отдачу. Я на опыте убедился, что каждый вложенный миллион возвращается миллионом дохода. Если находится удачный проект, то эта прибыль может быть существенно большей, поэтому наша молодежь активно ищет такие проекты. Например,  подготовка электронной базы данных по фондам — работа дорогостоящая, средств на нее хватает. Но я уверен, что когда база будет сделана, музей сможет выйти на другой уровень — появится возможность увидеть наши коллекции, и это даст новый импульс интереса к музею.

Изначальный город

— Борис Серафимович, в границах крепости соединилось множество пластов нашей истории. Это и место основания города, и усыпальница, и политическая тюрьма. Значителен потенциал концертной площадки. Какова сегодня концепция развития музея?

— Мы прорабатываем концепцию музея городского быта. Крепость — это изначальный город. Она была построена прежде Петербурга, вокруг ее ничего не было. По старой традиции инфраструктура поселения была размещена внутри крепости. Поэтому мы стремимся создать внутри крепости систему музеев, рисующих историю городского быта. Крепость позволяет использовать уникальное сочетание — фонды Музея истории города и уникальную градообразующую среду; такого сочетания я нигде в мире не встречал. Кроме экспозиций, будут созданы интерактивные зоны.

В крепости имеются большие резервы помещений, в которых могут быть созданы экспозиции, раскрывающие разные аспекты истории города. В отдельных экспозициях должны быть отражены археология, история фотографии, городская архитектура. Сейчас одна из экспозиций, которые прорабатывает музей, — это «городская аптека». Она позволит погрузиться не только в предметность истории медицины, но и ознакомиться с современными технологиями. Проектом интересуются спонсоры, современные медицинские компании. Постоянно привлекает посетителей тема — история моды, одежды. Обязательно продолжим направление по экспозиции предметов быта XVIII в.

Одна из нереализованных тем — музей городского спорта. В свое время такой музей предполагалось создать в Олимпийском сквере, уже был заложен фундамент помещений, но проект был приостановлен. Нами была разработана концепция экспозиции, хотели воплотить ее на территории Ледового дворца. Жаль, что пока эта инициатива тоже не находит поддержки в городе: тема петербургкого спорта имеет не только имиджевое международное значение для города, она позволила бы активизировать интерес к спортивному движению.

Большой потенциал связан с развитием имиджа морской крепости. Мы находимся в уникальной акватории, которая привлекает представителей водных видов спорта — яхтсменов, аквабайкеров. Пока, на мой взгляд, имидж морской столицы в Петербурге недостаточно активно развивается в целом, но в случае, если традиции морского города будут возрождаться, Петропавловскакая крепость отлично впишется в эту программу.

— Мы много писали о музеефикации или хотя бы вовлечении в культурное использование фортов Кронштадта. Видите ли Вы какие-то перспективы этого направления? Тем более, что по соседству с вами находится Музей ракетно-артиллерийскийх войск, и при желании можно было бы отработать концепцию единого маршрута «военной славы»… Подключив к проблеме, например, представителей Минобороны.

— В большей степени мы заинтересованы в развитии крепости Орешек. Это целостный музей, законченный исторический объект, к нему проявляют интерес многие благотворители и инвесторы. К сожалению, этому музею не хватает средств; Ленинградская область поднять его в полном объеме не в состоянии, город тоже.

Что касается фортов, то мне кажется, что государство и Министерство обороны сегодня не в состоянии освоить эти объекты. Но задача, которую государству решить по силам, это отрегулировать деятельность коммерческих структур, допустив их к освоению территории фортов. Важно не разрушить эти форты как часть истории, помочь «преподать» эти форты людям. Положительные подвижки в этом плане делаются. Например, недавно в КГИОП обсуждались перспективы возрождения парка Екатерингоф на средства частных инвесторов. Отрадно, что появляются предприниматели, которые хотят не просто развивать бизнес, а поиграть при этом в историю. Постройки парка были утрачены; инвесторы хотят воссоздать их (пусть и с коммерческими целями); с точки зрения музейной логики, это в любом случае хорошо.И важно, чтобы государство смогло тактично отрегулировать эту предпринимательскую деятельность. Главное, чтобы на месте таких возрожденных территорий не возникали закрытые зоны, чтобы туда могли приходить люди. В этом плане положительный пример представляет Константиновский дворец: хотя это государственная резиденция, которая по статусу вполне могла бы обособиться, тем не менее она открыта для посетителей.

— Насколько предполагается отражать советский период быта, военную тему? В частности, к вашему ведению относятся Музей-квартира Кирова, комплекс на площади Победы…

— Квартира Кирова хорошо вписывается в концепцию развития музея городского быта. В этом помещении мы можем показать обстановку, в которой проживал высокий чиновник советского периода. Ее помещение находится в уникальном доме — это первый кооперативный проект, построенный на Петроградской стороне. Перспективно — музеефицировать весь подъезд здания, чтобы показать, как изменился быт людей с течением городской истории. Мы можем показать дореволюционную обстановку, затем обстановку коммунальной квартиры, послевоенный и даже современный интерьер. Пока, к сожалению, мы не получили ни отказа, ни поддержки в развитии этого музея: помещения в подъезде занимают различные районные службы.

Аналогичным образом перестроена концепция мемориального музея Александра Блока. Идея — показать трагедию судьбы петербургского интеллигента: из кабинета с прекрасным видом на город поэт переселяется в крошечное помещение, отгороженное фанерной перегородкой… Здесь трагедия даже не моральная или политическая, а физическая. Вообще город должен быть насыщен такими историческими «пятнами», показывающими срезы жизни интеллигенции, чиновничества, других слоев горожан.

Что касается блокадной темы, то она отражена достаточно полно и в комплексе на площади Победы, и в музее Румянцева. Думаю, что наиболее перспективно будет развивать Музей обороны Ленинграда — это уникальная экспозиция, которая была создана сразу после войны людьми, пережившими блокаду.

— На территории крепости возникло несколько объектов «городской скульптуры». Шемякинский Петр уже прижился, недавно к нему присоединился «зайчик»….

— Эти «малые формы» позволяют насытить музей. Я не был против Петра — он отражает новое искусство, новое видение истории. И появившийся недавно «зайчик» тоже украшает музей. Крепость всегда была в центре культурной жизни города, и творческие умы все время передумывают, переживают этот объект. Нам поступает много предложений, мы рассматриваем их и что-то принимаем. Это жизнь и форма существования музея, она позволяет двигаться вперед. В то же время сейчас мы прорабатываем единую концепцию «этикетажа» зданий. На территории музея должны быть единые формы вывесок, уличной мебели, ларьков. Пока эти формы разобщены.

Реставрация: о роли государства

— Вы многие годы занимались реставрацией. Как оцениваете состояние сегодняшнего реставрационного сообщества? Что утрачено, что сохранилось, что нужно вернуть?

— В советское время мы имели в городе «отличную» школу реставраторов. Отличную и в смысле «непохожую» на другие — московскую, российскую, европейскую, — и в смысле «прекрасную». Потеряли же мы ее не из-за катаклизмов рынка, а по петербургскому невежеству. Идеализировать ту систему не следует: комплексный реставрационный трест мог возникнуть только в системе планового хозяйства, и в реставрационной отрасли огрехов хватало: монополизм двух производственных объединений «НПО Реставратор» и «Леноблреставрация» давал возможность халтурить еще хуже, чем сейчас. Мы, заказчики, никуда не могли уйти от диктата монополистов, и были обязаны перечислять им деньги независимо от реального качества выполненных работ. Однажды, в самом вопиющем случае, я как представитель заказчика отказался подписать акт о приемке работ, и меня вызывало и «прорабатывало» руководство музея. Но подписать акт было невозможно: работы были выполнены крайне некачественно…

Однако главное, что осуществлялось государством, — это определение направлений, приоритетов, подготовка и поддержка системо-образующих институтов. Ведь непосредственные исполнители с рынка реставрационных работ не ушли — они работают, и работают качественно. Но из отрасли ушло государство, и, как следствие, оказалась разрушена система проектного дела, подготовки кадров. Менеджеры, которые готовы взять на себя подготовку кадров для собственного бизнеса, пока не появились. Оставшись без поддержки, сильно пострадали в кадровом отношении проектные организации: архитекторы принялись проектировать коттеджи, и осудить их за это нельзя: то были живые деньги. Задача государства — и решить эту задачу было по силам — сохранить образование, проектную, исследовательскую школы. Понятно, что для этого требовалось вложить деньги, но эти затраты вернулись бы.

А разрушение монополии реставрационных компаний отрасли на пользу. Сегодня мы имеем возможность выбирать подрядчиков, и делаем это, определяя наиболее подходящих. При этом мы не обязаны выбирать тех, кто работает дешевле, — выбираем качество. Как бы ни относились к конкурсам на проведение реставрационных работ, на них мы можем отобрать оптимальных претендентов и отсеять нежелательных.

— Каковы пожелания к системе государственного контроля за реставрационными работами?

— Одно из ошибочных решений — это передача функций заказчика в систему Комитета по строительству и Госстроя. Эти организации всегда занимались новым строительством, в лучшем случае — капитальным ремонтом и не представляют специфики реставрации. Мы же эту специфику хорошо знали, и длительное время нам пришлось заниматься утрясанием позиций, противоречий. Хорошо, что мы отстояли право выполнять функции технического надзора за строительством. Не скажу, чтобы это была «война», но мы потратили время, и немало средств было освоено не с тем эффектом, как это могло бы стать. Например, пока мы отрегулировали форму работы, определили приоритеты, потеряли год или полтора. Учитывая приближающийся юбилей, пришлось форсировать работы, установить тепляки. От этого, конечно, пострадало качество работ, но мы обязаны были выполнить все объемы к празднику.

Мне кажется, основа оздоровления финансовой схемы в реставрации лежит в следующем. Сейчас главное, что рассматривается, — это финансовые потоки. А надо перейти к системе проектного управления, когда финансы выделяются менеджеру, и он уже отчитывается об их освоении. Министерство финансов, фискальные органы должны заниматься «жизне-обеспечением» нации: сбором средств с промышленности, распределением ее для бюджетных организаций. А культура, реставрация — это уже следующий, более высокий уровень существования нации. Например, что происходит сегодня? Мы получаем смешанное финансирование — от федерального и городского бюджетов. Представители контролирующих организаций федерального уровня требуют отчитаться по одним стандартам, представители города — по другим. Единой системы отчетности не существует, и это очень мешает работе. Получается, что управленческая ответственность размыта.