МИХАИЛ ПИОТРОВСКИЙ: ГОСУДАРСТВО ДОЛЖНО ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ

Прежде всего, в беседе о хозяйственных вопросах этот человек предстает совсем не в том имидже, в каком мы привыкли воспринимать его через экран ТВ. Несомненно, это жесткий прагматик, но прагматик не в банальном понимании. Прагматизм Пиотровского — это рецепт выживания и развития уникального музейного комплекса, курс между Сциллой музеефикации (читай: мумификации) и Харибдой огульной коммерции... Эрмитаж не только сохранен, он развивается, осваивает новые площади, становится мировым поликультурным центром... В разговоре с Пиотровским оказываются «разорваны трех измерений узы». Незримо присутствует «ось времени» — в рассуждении о том, как красить фасады. Присутствует мистика — «Зимний Дворец отвергает коммерцию». Есть здоровый элемент авторитарности: «Демократию надо исправлять». Ирония: в рассуждении о грабителе-государстве, которое от слабости начинает дарить награбленное. Коммерческая жесткость: краткосрочный договор аренды, жесткий контроль над партнерами. Но в то же время коммерция — слово нелюбимое... Но неизбежное. Осмелимся предположить, что стиль управления, воссозданный этим человеком — это концепция «Просвещенной монархии». Неслучайно над столом директора Государственного Эрмитажа — портрет Екатерины Великой... Кстати, на беседу была отмерена четверть часа, но каминные часы в кабинете на протяжении разговора пробили «четверть» трижды — и этот мелодичный звон порадовал нас еще и в записи на диктофоне. ПРИОРИТЕТЫ — ШТАБ И ХРАНИЛИЩЕ — Михаил Борисович, Государственный Эрмитаж активно развивается: осваивает новые площади, ведет реставрацию. Каковы проблемы и приоритеты этой работы? — Проблем у нас много... К сожалению, в музейной работе правильные принципы зачастую не годятся. Не хватает денег, хороших строителей и реставраторов, есть много сложностей в оформлении документов. Например, чтобы полностью привести в порядок крыло Главного штаба, хорошо бы закрыть весь музей, сконцентрировать средства, взяться и года за два справиться. «Хороший в кавычках» пример такого подхода — реставрация Третьяковки, которая была закрыта для посетителей лет, кажется, десять. Поэтому на Главном штабе реставрация будет идти «кусочками», фрагментами, на которые будут набираться средства. По мере продвижения работ, эти фрагменты будут втягиваться в использование. Например, мы сейчас еще обсуждаем проект основной реконструкции, а часть Эрмитажа уже функционирует там. Реконструкция Главного штаба — сложнейшая задача. Дело в том, что всякое современное использование здания предполагает его приспособление. Ничего «просто так» сохранить невозможно, и идея охранительства хороша лишь как повод ничего не делать. Сейчас интерьеры Главного штаба — это офисные помещения, и использовать их как музейные залы невозможно. Может быть, город мог бы сделать там офисы каких-нибудь компаний, и это позволило бы сохранить историческую планировку, но старинных помещений мы в результате все равно не увидим. Мне кажется, будет лучше, если вместо сохраненной исторической планировки город получит новые экспозиционные площади. Вообще пространство Главного штаба нам еще предстоит обживать, обдумывать, как его использовать. Конечно, в разумных границах охранительство должно быть, но полное «нельзя трогать» легко обойти. Ведь, пока мы ругаемся о Мариинском театре, в городе вырастают и будут вырастать непонятно какие здания. Поэтому дискуссия, которая возникла вокруг Мариинского театра и, думаю, возникнет вокруг Главного штаба — явление глубоко положительное. Нам нужны не запретительные законы, а осознание принципов — что допускается и что не допускается в городе. Уже сейчас мы рассматриваем попытки придать зданию музейные аллюзии, перекрыв дворы светопрозрачными фонарями. Вообще дворы — это резерв Петербурга, они позволят нам долго не лезть под землю. Сейчас дворы стоят грязные, потому что потеряли свои функции. Постепенно будем вовлекать в использование и дворы Эрмитажа. Кстати, еще один наш приоритет — строительство нового фондохранилища, поддерживающего идеальные условия для наших уникальных коллекций. Реставрация и реконструкция Главного штаба все равно будут рано или поздно нами проведены. — Планируется ли замыкание пространства Эрмитажа и Главного штаба, например, с помощью подземного перехода? — Большой переход делать не планируем, эта задача технически сложна и по большому счету не нужна. Дело в том, экспозиции Главного штаба будут выделены в отдельное направление — туда переедет наш третий этаж, искусство импрессионистов и постимпрессионистов. Здесь, в старом здании, эти коллекции не на месте. Там же будут развернуты долговременные выставки. В перспективе с использованием подвалов будет создан небольшой подземный переход для технических нужд. ЗАГАДОЧНАЯ КОЛОРИСТИКА — Михаил Борисович, один из дискуссионных вопросов — современные подходы КГИОП к городской колористике. Планируете ли Вы какие-то изменения в окраске фасадов Эрмитажа, Главного штаба? — Это тоже вопрос, который нужно обсуждать. Вообще один из упреков нашим реставраторам от их зарубежных коллег связан с тем, что мы лихо раскрасили и вызолотили многое — не только в Петербург, но и в Кремле, и в Царском Селе. В результате здания стали выглядеть как новоделы. Мнение в чем-то спорное, но во многом это так. В преддверии юбилея Рима, когда с фасадов сняли красный цвет, принесенный Савойской династией, одна из знаменитых архитекторов, Ауленти, сказала мне: смотрите, как здорово, Рим красят в нежные тона, и он становится городом пастельных цветов, как Петербург... И я вспомнил, что Петербург раньше действительно был городом пастельных тонов. А сейчас у нас преобладают «сильные» цвета. Впрочем, новый фасад Строгановского дворца мне нравится, очень хорош и Инженерный замок. Вообще колористика хороша тем, что это процесс обратимый, и если цвет не приживется, его можно изменить. Это проблема, где можно спорить на пользу дела. Но у любого памятника есть своя цветовая история, и можно найти исторические обоснования почти для самых разных решений по цвету. Думаю, что использовать «первоначальное решение архитектора» — самую старинную выкраску, не учитывая цветовой истории — неправильно. Например, элементы лепнины фасада Зимнего дворца (как говорят злые языки, сейчас они «цвета баклажанной икры») Растрелли хотел золотить. Но почему-то не успел... Надо ли это делать сейчас? Мне кажется, нет. Красный цвет Зимнего Дворца, надеюсь, тоже не вернется никогда. Да и выкрашен он был так, скорее всего, лишь потому, что попалась такая краска.. К счастью, сейчас на полную перекраску фасадов Зимнего дворца у нас просто нет денег, поэтому есть возможность лет пять обсуждать, как он должен выглядеть на самом деле. Ведь сейчас у нас не соответствуют истории все цвета: Главный штаб не был таким желтым, а Зимний — зеленым. У нас есть более уместные проработки серо-бежевой гаммы Дворцовой площади. То же самое в интерьерах. Один за одним реконструируем залы Нового Эрмитажа. Недавно отреставрировали Венецианские залы в Старом Эрмитаже. Один из тонов выбрали довольно яркий, соответствующий примерно середине истории зала. И хотя цвет этот не соответствует анфиладе, он — в духе Эрмитажа фон Кленце. Потому что кленцевский Эрмитаж — это яркие, цветные стены; прекрасное решение, которому подражали во всем мире. Цвет может и должен меняться и в зависимости от того, для чего используется зал. Если в нем шпалерная развеска, то будет хорош красный. Если же в зале картины висят на большом расстоянии друг от друга, то красный слишком силен. В частности, мы сделали зеленый в зале, где размещены «малые голландцы», другое решение для них было бы резко. Для интерьеров не менее важна схема освещения. Мы обсуждали предложение компании Philips по созданию универсальной схемы освещения залов, с унифицированным оборудованием. С точки зрения общих технических принципов это было бы прекрасно. Но мы сделали наоборот: в разных залах у нас различные решения по схеме и технике освещения, и я думаю, что это правильно. Прежде всего потому что в каждом зале разные экспозиции, разные интерьеры. И схема освещения должна выявлять все достоинства помещений. Например, мы долго работали над схемой освещения зала, где представлена Колыванская ваза. Задача была проявить и саму вазу, и потолок, и римские портреты. Это получилось, хотя пришлось использовать много приборов. Но результат хорош... Важная методическая проблема возникла при реставрации залов в Зимнем Дворце — делать их местом выставки вещей или показать как интерьеры. Ищем компромиссы: приняли решение не делать выставок в Георгиевском зале, где представлен только трон. Там проводятся некоторые торжественные церемонии. По всем же парадным залам такое решение неприемлемо — с ним мы теряем огромные площади. Кроме того, Эрмитаж — не дворец-музей, а музей, где мы показываем великое искусство в великих интерьерах. Тем не менее, пока решено не все. Сейчас мы ведем реставрацию Гербового зала, она завершится на будущий год. Вернется ли туда коллекция серебра? Пока не знаем. В Александровском зале хорошо удаются временные выставки... — Одна из строительно-искусствоведческих «линий фронта» проходит через окна... — Мне кажется, что проблема материалов и конструкций окон с точки зрения «принципа обратимости» в реставрации нестрашна: неверное решение можно впоследствии переделать... Нельзя, например, соскабливать верхний слой краски с картин, или очищать пескоструйным аппаратом поверхность скульптуры — от этого мы теряем авторские нюансы... А окна — дело поправимое. Эту проблему надо тоже обсуждать не только с позиции «красиво-некрасиво». Нужно, чтобы не летела пыль, не было слышно шума с набережной. С другой стороны, хотелось бы реставрировать то, что можно реставрировать. Часто бывала ситуация, когда мы были вынуждены действовать «в порядке закрытия», принимая быстрое и доступное по деньгам решение. С точки зрения безопасности на первом этаже было бы хорошо поставить решетки, но это плохо с точки зрения эстетики. Сейчас хорошие решения применены по линии первого этажа, где поставлены взломостойкие окна. Если их вскрыть, на это потребуется столько времени, что успеет прибыть группа задержания. Всего у нас имеется шесть или семь новых вариантов конструкций окон. Сотрудничаем с немецкими оконными компаниями, «Технопарком ЛТА». — Некоторые специалисты в области реставрации высказывают мнение, что скульптурам на кровле Зимнего Дворца целесообразно вернуть светлый цвет — это визуально продолжит линии белых колонн, и все здание станет более «воздушным», парящим... — Реставрация скульптуры — дело денежное, поэтому мы не устраиваем авралов, а по мере появления средств реставрируем скульптуры по одной... Аварийных ситуаций со скульптурой Зимнего Дворца нет — там надо заняться не только скульптурой, но и всей кровлей. Что касается окраски скульптур Зимнего Дворца в светлые тона, думаю, что этого не нужно — все уже привыкли к зеленому тону, который гармонирует с цветом стен... По той же причине не нужно покрывать их антикоррозийными составами — когда вся городская скульптура оказалась покрыта черной краской, в том числе квадрига и другие элементы арки Главного Штаба, мне это показалось некрасивым. Также не вижу смысла восстанавливать эту скульптуру в камне — именно такой она и была первоначально. А вот корону на «подушку» над воротами вернуть нужно обязательно. Это уже сделано на Меншиковском дворце, сделаем и здесь. Важно заняться шпиатровой скульптурой на фасадах Нового Эрмитажа. Недавно была воссоздана статуя Рубенса, утраченная в пятидесятых годах. Идет работа над реставрацией скульптуры Леонардо да Винчи. По моему мнению, их надо делать новые, потому что закрепить имеющиеся невозможно, а подлинники хранить в музейных помещениях. ТЕНДЕРЫ: СОМНИТЕЛЬНЫЙ СПОСОБ НЕ УКРАСТЬ... — Переходящей темой нашего журнала стала механика проведения тендеров в реставрации... — Все бюрократы в мире проводят тендеры нецивилизованно, и мы тоже. Если критерий победы цена, то в результате выигрывает тот, кто умеет «нарисовать» в документах меньшую цену, а делать ничего не умеет. Фактически же цена в результате вырастает в 3 — 4 раза. Демократию, если она не срабатывает, надо исправлять порядком и режимом. Из тендеров нельзя делать фетиш, наоборот — надо думать над тем, как тендер из «способа не украсть» должен стать механизмом выбора лучшего. Сейчас же все это лишь головная боль для заказчика, трата денег и красивый ритуал открывания конвертов. Мелкими попытками предотвратить воровство мы его не предотвращаем, а наоборот — создаем взятки и жульничество. Заказчиком должен выступать музей, это мировая практика. Директор «Гуггенхайма» Том Кренц получил премию на архитектурном биеннале как лучший «заказчик года»... Франсуа Миттеран лично принимал решение по реставрации Лувра: проанализировал, поручил, выполнили... У нас был конкурс по кредиту Всемирного банка на крыло Главного штаба. Очередной конкурс бумаг, и слава Богу, что победила в нем прекрасная «Студия 44». Но все равно, помимо нее, мы будем привлекать в работу и других подрядчиков, потому что многие вещи сделают только они... И все это — в рамках соблюдения законов. Конечно, должны быть обсуждения, выбор из нескольких вариантов, но решение должно приниматься без этих бюрократических «штук». На самом деле тендеры нужны не всюду. Мы просто недостаточно хорошо изучили наше собственное законодательство — над этим вопросом сейчас работают наши юристы. Уже и Министерство культуры, и Счетная палата признали, что многие решения можно принять без тендеров. Думаю, что тендер должен проводиться на большие целевые суммы из бюджета. В остальных случаях, мне кажется, этих процедур должно быть как можно меньше. Скорее, нужны какие-то конкурсы, позволяющие выбирать оптимальное не только по цене, но и по качеству решение. НОВАЯ СУДЬБА КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ — Один из вопросов изменения схемы управления культурного наследия — реализация коммерческих проектов, которые позволят если не свести концы с концами, то снизят нагрузку на бюджет. Что Вы думаете о коммерческих проектах на территории Эрмитажа, и каков портрет «правильного» коммерсанта — арендатора? — Я не употребляю слово «коммерция»: мы не должны работать на повышение доходности. Для нас реализация коммерческого проекта на территории музея оправдана лишь как сервис для посетителя, а не как возможность заработать. Если какой-то сервис принесет убытки, но будет нужен для посетителей, он будет реализован. Ведь людям хочется есть и пить, читать, выходить в «Интернет», слушать музыку... Нам хочется видеть тех, кто приходит к нам надолго, кто приходит на спектакли в Эрмитажный театр, на концерты. И деньги здесь не главное, потому что именно эти люди — наши любимые посетители. Сложность в реализации коммерческих проектов в том, что самостоятельно управлять ими сложно. Универсального рецепта нет, есть принцип — контроль. Для взаимодействия с коммерсантами нужна сильная умелая служба контроля. Нужны механизмы воздействия... Например, короткие договоры об аренде, года на 3-4 года. Документы должны быть составлены очень грамотно. Одна из проблем — создание «общепита». Есть какая-то мистика: Зимний Дворец отвергает такие предприятия: не получается, и все. Приемы в Иорданской галерее удаются, а «общепит» не приживается. Думаю, что Главный штаб этой мистики будет лишен — арендаторы будут размещены на первом этаже. Это будет «интерфейс» Эрмитажа, место, где город и мир будут общаться с музеем. На первом этаже будут размещены рестораны, книжные и сувенирные магазины. Недавно открылся прекрасный ресторан «Эрмитаж». Но мы договорились с ними: никаких дополнительных названий, никаких объявлений на стенах. В сотрудничестве с нами созданы интерьеры этого заведения. Арендная плата, которую они платят КУГИ, возвращается на наши счета, как оплата за место и имя... Также недавно нами был открыт новый магазин сувенирной продукции. Он находится под непосредственным контролем Эрмитажа, но мы сотрудничаем с частными компаниями, поставляющими туда на реализацию продукцию. — Наконец, один из важнейших вопросов этого лета — вопрос собственности на объекты культурного наследия... — У меня позиция только одна. Собственность на культурное наследие условна для всех, в том числе для государства. Ведь государство — не более чем еще один собственник, огромный «олигарх». Ни один олигарх, в том числе государство, не имеет права полностью распоряжаться коллекциями, зданиями, ансамблями. Государство получило их лишь затем, чтобы передать следующим поколениям, и его задача не командовать и распределять, а обеспечить существование. А задача эта должна быть решена не через написание очередных правил, которые, как всегда будут обходиться по знакомству или звонку, а осознание принципов — таких, что ограничат в том числе само государство... Если чиновники в очередной раз продиктуют правила «для себя», а для других они будут лишь «просто так», мы рискуем получить страшную катастрофу. Нужно учесть еще один вопрос, связанный с культурной собственность. Сейчас живы и известны потомки тех, кому принадлежали особняки. Система взаимоотношений с ними строилась на принципе национализации: вся частная собственность изъята «в пользу народа». Соответственно, морального права требовать возвращения этой собственности не было. Но если в особняк Шереметьева поселится «олигарх», то Шереметьевы имеют полное право требовать этот особняк обратно. Ведь, когда собственность изымало государство, она пошла народу (другое дело, что народ вселил во дворцы конторы, апартаменты превратил в коммуналки). Но если государство передает право собственности конкретному лицу, симпатичному или нет, то национализация превращается в грабеж. И большая часть нашего и мирового сообщества, думаю, будет «на стороне Шереметьева». Судьба культурного наследия — очень важный вопрос. Государство должно отвечать за свои поступки. Награбили, захватили... А теперь не можем справиться? Значит, давайте раздарим? Нет, мы должны содержать эту собственность. Если не справляемся, то привлечь других — но на ограниченных правах. Без права перестройки, сноса, перепродажи. Не мы собирали эти сокровища — не нам их раздавать.