Г. М. УЛАНОВСКИЙ: ПРИНЦИП «ГЛАВМОССТРОЯ» — ДИКТАТУРА КАЧЕСТВА

Сегодня на строительном рынке царит жесточайшая конкуренция, и, тем не менее, Главмосстрой, превратившись из трудноуправляемого монстра в динамично развивающийся холдинг, по-прежнему в числе самых авторитетных. В структуре Главмосстроя более 60-ти фирм: подразделения монолитного строительства, общестроительные и специализированные тресты, заводское производство, служба заказчика, проектные организации, предприятия социально-бытового назначения и эксплуатации зданий, службы безопасности и страхования, «Независимый коммерческий банк». Президент Главмосстроя Геннадий Моисеевич Улановский рассказывает, что такое диктатура качества, о планах холдинга на ближайшие годы и о том, за что его выгнали из техникума. – Геннадий Моисеевич, так сколько же квадратных метров построил Главмосстрой? – Цифра очень простая. 3 млн. в год. 49 лет работы. Итого: почти 150 млн. квадратных метров – примерно две трети того жилого фонда, который имеет на сегодняшний день Москва. – Не секрет, что в свое время от Главмосстроя отпочковались несколько самых сильных его организаций, которые сегодня образуют общественную организацию – «Московский строительный союз». Как же вам удалось выжить при том, что ваши «дети» по сути являются вашими конкурентами? – Для того чтобы объяснить произошедшее, придется немного углубиться в историю. До 1954 года в Москве существовала масса трестов, каждый из которых подчинялся своему министерству. Чтобы упорядочить работу всех организаций, решено было создать Главное управление по жилищному строительству в Москве, то есть Главмосстрой, получивший статус союзного министерства. Это была огромная структура, где трудились свыше 200 тыс. рабочих. Управлять такой махиной в новых рыночных условиях стало по-настоящему сложно, и мы стали как бы маточной структурой, рождающей детей и идеи. От нас действительно постепенно отпочковывались организации, набравшие силу. Независимыми решили стать предприятия и организации крупнопанельного строительства, которые и занимались собственными инвестиционными проектами, плюс трест механизации. Не скрою, ушли действительно самые сильные организации, но зато мы получили возможность уделить внимание слабым, сделать их сильными и уважаемыми и помочь им реализовать весь потенциал. А что касается цифр, то ушло всего 7 организаций, а осталось – 61. – Испытываете ли вы горечь от того, что «дети» улетели из родительского гнезда? – Абсолютно нет. Понимаете, я смотрю на эти вещи по-государственному, с точки зрения культурного капитализма. Здорово, что дети уходят. Разве они должны жить в одном доме с родителями? Разве они должны быть слабыми? В этом-то и прогресс. А если сын глупее отца, так зачем он его воспитывал? Но мы, как настоящие родители, сказали: будет плохо, мы вас всех примем обратно, без всяких условий. – Каким образом вы собираетесь конкурировать с ДСК на рынке жилья? – Я очень уважаю руководителей сегодняшних ДСК. Они научились работать быстро, четко, с применением новейших технологий. Они настроены на победу. У нас же сегодня, во-первых, несколько другая задача – сделать все остальное, кроме жилья. А во-вторых, и жилья мы сдаем немало. В 2002 году – 700 тыс. кв. м, в этом году – 850 тыс. А в 2004 году, к нашему юбилею, я перед своими коллегами поставил задачу выйти за миллион. Конечно, мы не можем соревноваться по количеству жилья со всем Строительным союзом. Поэтому за ориентир взяли основного игрока рынка – ДСК-1 и всеми силами стремимся к тому, чтобы строить хотя бы на метр больше, чем они. Хотим снова стать лидерами. И мы ими будем. – На какие дома вы делаете ставку? – Мы запускаем в производство новый тип панельного дома, который будет называться «ГМС-1» или «Главмосстрой-2001». Мы решили не изобретать велосипед и взяли за основу все лучшие разработки, которые есть в этой области. Проект делает очень сильный институт «ЦНИИЭП Жилище». Этот дом многоликий. Во-первых, он предполагает разнообразные варианты фасада – с эркерами, мансардами и так далее. Во-вторых, возможность свободной внутренней планировки. В-третьих, этот дом будет как бы излучать тепло. В 2003 году Главмосстрой планирует возвести 500 тыс. кв. м этой серии. – Вы ведь и монолит активно развиваете? – Сегодня доля монолитного строительства у нас составляет около 50 %. В ближайшие года два-три ее нужно довести до 60%. Но главная задача – добиться того, чтобы скорость монолитного строительства была не ниже панельного. За этим будущее. Лет через десять, я надеюсь, мы снимем панельные дома с производства, тем более что монолитные дома позволяют более рационально использовать территории строительных площадок, особенно при точечной застройке. А если еще решить проблемы вывода неэффективно работающих промышленных предприятий из центра города, то перспективы в этой области открываются потрясающие. – Но ведь монолит на сегодня значительно дороже панельного дома. – Монолит дорогой из-за наших собственных просчетов в проектировании. Сегодня в монолитных домах нерациональное соотношение жилых и нежилых площадей. На самом деле во всем мире все с точностью до наоборот. Все, что делается на месте, должно быть дешевле, чем изготовленное на заводе. И мы обязательно к этому придем. У нас в Главмосстрое монолитное направление возглавляет доктор технических наук С. А. Амбарцумян, фанатик своего дела. Он, кстати, все свои диссертации защищал на объектах. Его знает вся строительная Москва. Так вот он мне говорит: «Через несколько лет Главмосстрой по монолиту обгонит всех». И я ему верю. – Что, помимо собственно строительных организаций, входит в состав холдинга «Главмосстрой»? – Мы по-прежнему маленькое строительное государство в нашем большом государстве, где трудится около 30 тыс. человек. У нас есть своя больница, оборудованная по последнему слову техники. Огромный санаторий, которому позавидует любой санаторий 4-го управления. Там находятся четыре искусственные соляные шахты, с помощью которых лечатся патологии бронхолегочной системы. За пять лет лечение прошли 19400 человек. Эта информация даже занесена в Книгу рекордов Гиннесса. Главмосстрой содержит свои детские сады, оздоровительные лагеря, где дети могут учиться круглый год. Создали Строительный банк, который финансирует наши программы, собственную страховую компанию, службу эксплуатации, благодаря которой объект, построенный Главмосстроем, не выпадает из поля нашего зрения ни на минуту. У нас есть 10 заводов в Москве. Плюс имеем интересы в Омске, Краснодаре и Иркутске. Мы постепенно вновь начинаем работать в регионах, активно строим в Московской области, рассматриваем предложение об участии в строительстве целого района в Астане, столице Казахстана. Ведь все новое – хорошо забытое старое. – Какими из недавно реализованных проектов можете гордиться? – Недавно открыли современный медицинский центр в Тамбове. Построили школу в селе Шушенское, храм «Утоли моя печали» – уменьшенную копию храма Христа Спасителя в Марьинском парке, Московский наркологический комплекс на 600 коек – 46 тыс. кв. м. Реализуем очень любопытные жилые проекты. Мы стараемся, чтобы у каждого нашего дома было свое имя. Это уникальный монолитный комплекс «Император» на Яузе, где когда-то Петр упражнялся со своим потешным войском. Большинство квартир уже раскуплено. Возводим дом «Ностальгия» на Рублевке – в старом стиле, как следует из названия. Есть очень интересный комплекс на севере столицы – «Айсберг». Нам очень хочется, чтобы жильцы свои дома полюбили, как мы их любим. Чтобы у них никогда в жизни не поднялась рука писать на стенах пакости. – В чем состоит корпоративная культура Главмосстроя? – Мы очень хотим вернуть наши прежние позиции. Дело не в том, чтобы стать монополистами, а в том, чтобы строить качественно. Поэтому «диктатура качества» – наш принцип. Еще один принцип – помогать нашим коллегам и ветеранам. Понимаете, от нас отпочковались разные организации, но пенсионеры не могут понять новых названий, они все равно идут к нам. Наш вице-президент Ирина Васильевна Кременец очень предметно занимается социальными вопросами. Она-то и принимает весь огонь на себя. Мы всегда стараемся помочь сотрудникам материально, и очень приятно, что наши инвестиционные проекты позволяют, например, платить достойные зарплаты и обеспечивать качественное медицинское обслуживание. На последнем собрании акционеров ставился вопрос о безвозмездном выделении средств на развитие медицинской базы. В поддержку этого предложения поднялся лес рук. А ведь акционеры могли бы сказать: «Нет, давайте платите дивиденды». Хотя, к слову, мы и дивиденды заплатили немаленькие — 1100 процентов. – Вы ведь «белая» компания... – У меня вообще по этому поводу развилась идея фикс: мы должны быть богаты официально. Все остальное – мерзко и унизительно. Нужно ломать этот менталитет нищенства. Для себя я придумал такой образный пример: стоит тележка, наполненная пачками денег. Подходи и увози ее к себе домой. Но везти тележку в гору тяжело. Ты ее толкаешь, она катится обратно. А можно взять одну пачку и идти себе налегке. Так вот, 90 процентов людей раньше были бы согласны обойтись малой кровью. А я хочу научить людей привезти домой этот миллион, но сделать это достойно, честно, красиво, чтобы тебя ни в чем не упрекнули. И тогда и тебе, богатому, захочется окружающим помочь. Жулик ведь никому помочь не может, он боится, что и это отнимут. – И все же возвращаясь к трудным временам, которые были и у Главмосстроя, что же помогло вам выжить? – Я бы сказал, закалка и нацеленность на победу, которой всегда отличались наши сотрудники. В свое время Главмосстрой в тяжелейших условиях осуществлял сложнейшие проекты. Мы работали в 14 городах: строили Улан-Батор, восстанавливали после землетрясения Ташкент и Армению (Ленинакан), сооружали БАМ. (Я сам на БАМе был 18 раз). Трудно передать, сколько сложностей было. Но мы все понимали, что делаем благое дело. Так же и сейчас. А вообще работа строителя очень благодарная. Почему? Потому что видишь результаты своего труда. Помню, я возглавлял контракт по строительству в Митине. До сих пор этот контракт крупнейший – 3 млн. кв. м. Строительство там было действительно массовым. В чистом поле построили высотные дома, целые микрорайоны. И как-то вечером я еду за рулем, смотрю – в окнах этих темных махин горит свет. Жизнь налаживается. Какое это было счастье, не передать. А вообще сегодня мы очень благодарны московскому правительству, что с нами вовремя расплачиваются. Живыми деньгами, в полном объеме. Я считаю, что в этом большая заслуга Юрия Михайловича Лужкова и Владимира Иосифовича Ресина. – Ощущаете ли вы порой ностальгию по прежним временам? – Нет. Я бы сказал, что прежние времена уважаю. Ведь это они сделали нас теми, кто мы есть сейчас. Конечно, тогда чувствовалось партийное давление, были некоторые перегибы, типа обсуждения семейных вопросов на парткомах. Да, мы действительно говорили вечером на кухне не то, что днем – на работе. Но в принципе тогдашние партийные руководители были моими товарищами, и всегда какие-то вопросы можно было решить сообща. К тому же тогда была жесточайшая дисциплина. Никакого разгильдяйства, которое иногда сегодня присутствует. Зато сегодня у любого человека появилась возможность быть самим собой. Если ты бездарь и лентяй, а таких очень мало, ты так и останешься никем. А если ты трудолюбивый, талантливый и творческий человек, то тебе и карты в руки. – Многие из нынешних первых лиц Строительного комплекса столицы называют вас своим учителем. А кто был вашим педагогом? – Когда совсем мальчишкой в 1961 году я пришел в СУ-1, подразделение Главмосстроя, моим начальником был Николай Федорович Силаев. Безумно интересная личность. Красавец, человек прекрасно образованный, культурный, великолепно пел. Он чем-то даже был похож на Шаляпина. Кстати, все любимые арии я узнал от него. В те непростые времена он не состоял в партии. Дело в том, что его родной брат Павел Федорович Силаев был заместителем тогдашнего министра финансов Зверева, того самого, при котором в 1947 году произошла первая девальвация. И только благодаря этому родству мой начальник исхитрялся, будучи беспартийным, оставаться на высоком посту. Иван Федорович мне часто говорил: «У меня мастера хуже тебя нет, ты везде лезешь, все тебе нужно. Но через 10 лет ты меня заменишь». Произошло это, правда, раньше. – Какие же уроки он вам преподал? – В первую очередь, он научил нас культуре. Помню, когда мы приходили на совещания в грязных сапогах, Силаев говорил: «Оставьте котлованный шик за дверью. Не занимайтесь лжепоказухой». И то, что строитель – это созидатель, я тоже узнал от него. И созидание – без всякой патетики это говорю – стало моим кредо. Строить важно не просто согласно технологиям, а чтобы музыка была в камне или бетоне. Это очень сложно, мы этого еще не достигли, но обязательно к этому придем. – Кстати, как вы стали строителем? – В школе я всегда хорошо учился, но отличался плохим поведением. Был эдаким живчиком, который везде лез, всем интересовался. При этом был активистом: старостой, секретарем комсомольской организации. То есть в принципе я был благонадежен, просто чересчур свободолюбив. – И, даже несмотря на эти общественные регалии, по поведению мне поставили итоговую «тройку». А в то время как раз ввели рекомендации. В итоге меня признали годным только для учебы в техникуме. Для родителей это стало настоящей трагедией. Но прежде чем пойти в техникум, летом 1959 года я как активист по линии комсомола устроился на американскую выставку. Для меня это были впечатления такие же сильные, как если бы сегодня вас отправить на Луну. Шикарные машины, коттеджи, девочки-американки в прозрачных колготках с открытыми коленками, раздающие пепси-колу. А мы как раз ящики с этой пепси-колой таскали. – Это было первое знакомство с Западом? – Жизнь моя перевернулась с ног на голову. Я получал 140 руб., при том, что мама с папой получали по 110. На выставке мне выдали первые в жизни настоящие джинсы фирмы «Lee». И вот я шел на работу в этих джинсах, красной рубашке с блямбой «Работник американской выставки». Короче, тогда я впервые почувствовал запах свободы. Поскольку я был очень добросовестным работником, мой контракт продлили на все лето. Ни о какой учебе речи не шло, семья плакала. И когда все-таки выставка закончилась, я поступил в единственный техникум, где еще принимали. Там мною очень заинтересовались как спортсменом – я входил в юношескую сборную Москвы по гимнастике. А когда еще я что-то сам написал на экзаменах, все искренне удивились. Правда, в техникуме я недолго проучился. Выгнали. – За свободолюбие? – Так точно. Я организовал небольшой театр миниатюр. Мы даже обменивались постановками с театром МГУ «Наш дом», где тогда блистали Илья Рутберг и Марк Розовский. И вот на одном из представлений я раскритиковал нашего завуча, который отбирал импортные ручки у учеников. И меня исключили, но весьма своеобразно. Педагоги решили, что пора из меня всю дурь трудом выбить, и послали работать на пятый железобетонный завод распалубщиком, а вечером – учиться в филиале техникума, который находился в Лобне. И вот я вставал ни свет ни заря (а жил я в Измайлове), к восьми утра ехал на Таганку, где был завод, до пяти стоял у пропарочной камеры, а вечером – занятия в техникуме. Приезжал домой без ног, наутро мама меня еле-еле будила, и все повторялось снова и снова. – И как же вам удалось разомкнуть этот замкнутый круг? – Близкие мне постоянно твердили, что нужно что-то делать. Но все их увещевания ни к чему не приводили, пока я сам себе не сказал: «Все, хватит». Однажды я работал в ночную смену, и вот кран, подающий формы с плитами, вдруг сломался. Я, счастливый от того, что можно хоть чуть-чуть отдохнуть, выскочил на улицу и заснул прямо на кувалде. Вдруг – крик, гам. «Улановский, ты где? Все пошло, а тебя нет!» И в этот момент я понял, что если ничего не предпринять, то я так с кувалдой и умру. Короче, взялся за голову, окончил техникум с отличием, поступил в МИСИ. – И как учились? – Учиться мне было очень легко, так как я уже работал на стройке и все вопросы знал не понаслышке. Был старостой. Помню, мои одногруппники были счастливы, когда я заболевал. Потому что некому было отмечать их прогулы. А после учебы меня отправили на курсы повышения квалификации. Там я, кстати, познакомился с Владимиром Иосифовичем Ресиным. Он очень долгое время был со мной на «вы», соблюдал дистанцию. Однажды мне это надоело, я подошел и спросил: «Почему вы меня все время на «вы» зовете?» На что Ресин сказал: «А кто тебя знает? Может, завтра моим начальником будешь». Вообще это очень дорогой для меня человек.